От которой таких навидался я бед,
Скоро даст вам почувствовать ваше сиротство
И забросит в грядущее издали свет»…
Борис Пастернак и Юлиуш Словацкий
Ю́лиуш Слова́цкий ( 1809 - 1849) —польский поэт и драматург; причисляется к величайшим
польским поэтам эпохи Романтизма наряду с Адамом Мицкевичем и Зыгмунтом Красинским.
Борис Пастернак, 1940
В октябре 1941 года, когда немцы стояли под Москвой, из города спешно эвакуировали
так называемый «золотой запас» страны. Вывозили ученых, писателей, режиссеров,
известных артистов. Многим из тех, кто не хотел уезжать из Москвы, намекнули, что
если они останутся, это будет расценено как ожидание немцев.
В эти октябрьские дни в Казань и Ташкент выходят эшелоны с писателями. В этих городах
организуются писательские колонии. В Чистополь уезжали Пастернак, Тарковский, Асеев,
Федин, Шкловский, Квитко, Алигер и многие другие. Борис Пастернак не ушел на фронт
из-за старой, полученной в детстве травмы В конце 30-х годов его стихи почти не печатали
и не переиздавали. Жить можно было только переводами. В первые же дни войны Пастернак
написал яркий цикл стихов «На ранних поездах», который был напечатан, но в общем это
не изменило его положения.
Борис Пастернак, 1958, фото Совфото / UIG / East News
«Жизнь в Чистополе хороша уже тем,
– говорил он своему собеседнику А. Гладкову,
– что мы здесь ближе, чем в Москве, к природной стихии: нас страшит мороз, радует
оттепель – восстанавливаются естественные отношения человека с природой. И даже
отсутствие удобств, всех этих кранов и штепселей, мне лично не кажется лишением,
и я думаю, что говорю это почти от имени поэзии...»
В то время для Пастернака основной работой стал перевод «Ромео и Джульетты» Шекспира
и стихов Юлиуша Словацкого. Польская поэзия, которая почти не печаталась и не переводилась
в 20-30-е годы, с вступлением СССР в войну с Германией вдруг становится “разрешенной”,
что, несомненно, было связано с политикой и с желанием вернуть те связи, которые еще
недавно существовали между двумя близкими культурами. Для многих советских поэтов это
стало большой радостью заработка.
Пастернак перевел десяток стихов великого польского поэта. Из них были напечатаны
только два – «Кулиг» и «Песнь Литовского легиона» – в журнале «Красная новь» 1942 года.
Все остальное затерялось.
И только в 1970-е годы были найдены и опубликованы стихи Словацкого в переводах Пастернака
в журнале «Новый мир». И тогда вдруг открылось, что пронзительное стихотворение Юлиуша
Словацкого «Мое завещание» («Testament mój») в переводе Пастернака зазвучало пророчески.
В нем он буквально предсказал собственную судьбу.
В последние годы жизни он прошел тяжкий крестный путь. Путь, которым прошел и Юлиуш
Словацкий, оказавшийся в изгнании, в одиночестве. Ему была близка идея самопожертвования
и мученичества, его также тешила надежда, что палачи испытают ужас перед собственными
преступлениями и преобразятся.
Со смертью Пастернака свое сиротство почувствовали многие молодые люди, которые пришли
на его похороны на дачу в Переделкино в июне 1960 года. Среди них были Булат Окуджава,
Наум Коржавин, Юлий Даниэль и Андрей Синявский и многие другие будущие «шестидесятники».
Это стихотворное завещание как бы соединило два сюжета в жизни Пастернака: переводы
Словацкого, сделанные во время войны, и историю последних трагических лет поэта.
И только после смерти поэта вышел двухтомник Юлиуша Словацкого с переводом Пастернака.
Похороны Бориса Пастернака, 30 мая 1960, Переделкино. Автор фото неизвестен.
«И тогда вдруг открылось, что пронзительное стихотворение
Юлиуша Словацкого в переводе Пастернака зазвучало пророчески»
Наталья Громова
Мое завещание
С вами жил я, и плакал, и мучился с вами.
Равнодушным не помню себя ни к кому.
А теперь, перед смертью, как в темном предхрамье,
Головы опечаленной не подниму.
Никакого наследства я не оставляю
Ни для лиры умолкнувшей, ни для семьи.
Бледной молнией имя мое озаряя,
Догорят средь потомства творенья мои.
Вы же, знавшие близко меня, расскажите,
Как любил я корабль натерпевшийся наш,
И до этой минуты стоял на бушприте,
Но тону, потому что погиб экипаж.
И когда-нибудь, в думах о старых утратах,
Согласитесь, что плащ был на мне без пятна.
Не из милости выпрошенный у богатых,
А завещанный дедом на все времена.
Пусть друзья мое сердце на ветках алоэ
Сообща как-нибудь зимней ночью сожгут
И родной моей матери урну с золою,
Давшей сердце мне это, назад отнесут.
А потом за столом пусть наполнят бокалы
И запьют свое горе и нашу беду.
Я приду к ним и тенью привижусь средь зала,
Если узником только не буду в аду.
В заключенье — живите, служите народу,
Не теряйте надежды, чтоб ночь побороть.
А придется, каменьями падайте в воду
В светлой вере: те камни кидает господь.
Я прощаюсь со считанною молодежью,
С горстью близких, которым я чем-либо мил.
За суровую долгую выслугу божью
Неоплаканный гроб я с трудом заслужил.
У какого другого хватило б порыва
Одиноко, без всякой подмоги чужой,
Неуклонно, как кормчие и водоливы,
Править доверху душами полной баржой.
И как раз глубина моего сумасбродства,
От которой таких навидался я бед,
Скоро даст вам почувствовать ваше сиротство
И забросит в грядущее издали свет.
Перевод Бориса Пастернака
Источник: culture.pl/ru
