Часть 2
Нет, ничто не изменилось в лице Боны Сфорца.
- Ты устал? Ты хочешь спать? - пожалела она гонца.
- Да, устал. Хочу спать и - пить…
Сфорца перевернула на пальце перстень, сама наполнила бокал прохладной венджиной и протянула его гонцу:
- Пей. С вином ты уснешь крепко…
Потом из окна она проследила, как гонец, выйдя из замка, шел через двор. Ноги его вдруг подкосились
- он рухнул и уже не двигался. В палатах появился маршалок замка:
- Гонец умер. Еще такой молодой… жалко!
- Но он ведь слишком утомился в дороге…
Перстень на ее пальце вдруг начал менять окраску, быстро темнея. Махра Вогель перестала играть на лютне:
- Что пишут из Литвы?
- Дурные вести - у нас будет молодая королева, и сам всевышний наказал гонца, прибывшего с этой вестью.
Лукас Кранах Младший. Барбара Радзивилл. 1553-1556.
Теперь осталось дело за малым: возмутить шляхту и сейм, всегда алчных до золота, чтобы они не признавали
брака ее сына. Петр Кмит был давним конфидентом Боны, по его почину быстро собрался сейм. Подкупленные
шляхтичи требовали от Сигизмунда-Августа, чтобы он оставил Барбару Радзивилл.
- Эта паненка, - кричали ему, - уже брачевалась со старым Гаштольдом, что был воеводой в Трокае на
Виленщине, так зачем нашему королю клевать вишни, уже надклеванные ястребом?
Сигизмунд оставался непреклонен в своем решении:
- Болтуны и пьяницы, замолчите! Я ведь не только последний внук Ягеллончика, но я еще и человек, как и все
мы… грешные. А любовь - дело сердца и совести каждого христианина. И вы знайте: да, я безумно люблю
Барбару…
Напрасно люблинский воевода Тарло рвал на себе кунтуш:
- Сегодня она только княгиня Литовская, а завтра ты назовешь ее нашею королевой… Пересчитай мои рубцы и
шрамы, король! Я сражался за наши вольности с татарами, с германцами, с московитами, когда тебя еще не
было на этом свете. Так мне ли, старому воину, кланяться твоей захудалой паненке?
Барбара Радзивилл, жена Сигизмунда II Августа.
Сигизмунд-Август усмехнулся с высоты престола:
- Воевода! Барбара достаточно умна и образованна, чтобы даже не замечать, если ты не удостоишь ее своим
поклоном…
Во время этого “рокоша” Бона Сфорца сидела в ложе, укрывая за ширмою своего фаворита и врача Папагоди,
который был поверенным всех ее тайн и всех ее страстей. Сейм уже расходился, и тогда Бона с кроткой
улыбкой подошла к сыну.
- Я уважаю твое чувство к женщине, покорившей тебя, - сказала она, прослезясь. - Будь же так добр:
навести меня вместе с Барбарой, я посмотрю на нее, и мы станем друзьями…
Здесь уместно сказать: при свиданиях с матерью король не снимал перчаток, ибо в перстнях ее таились
тончайшие ядовитые шипы - достаточно одного незаметного укола, чтобы мать отправила на тот свет
родного же сына. Сигизмунд-Август отвечал, что согласен навестить ее вместе с Барбарой:
- Но прошу вас не блистать перед ней перстнями…
Барбара, желая понравиться свекрови, украсила голову венком из ярких ягод красной калины - это был символ
девственности и светлой любви. Бона расцеловала красавицу:
- Ах, как чудесны эти языческие прихоти древней сарматской жизни! А я начинаю верить, что ваша светлая
любовь к моему сыну чиста и непорочна, - добавила Бона с усмешкою.
Стол был накрыт к угощению, в центре его лежала на золотом блюде жирная медвежья лапа, хорошо пропаренная
в пчелином меду и в сливках. Но Барбара, предупрежденная мужем об искусстве врача Папагоди, всем яствам
предпочла яблоко… только яблоко! Да, сегодня перстней на пальцах Боны не было. Бона взяла нож, разрезая
яблоко надвое, и при этом мило сказала:
- Разделим его в знак нашей будущей дружбы…
Наследница заветов преступных Борджиа, она хорошо знала, какой стороной обернуть отравленный нож, чтобы
самой не пострадать от яда. Бона Сфорца осталась здоровой, съев свою половину яблока, а любимая Барбара
Радзивилл вскоре же начала заживо разлагаться.
Йозеф Зимлер. Смерть Барбары Радзивилл. 1860.
Ее прекрасное лицо, ставшее сизо-багровым, отвратительно разбухло, губы безобразно раздвинулись, распухая;
наконец, ее дивные лучистые глаза лопнули и стекли по щекам, как содержимое расколотых куриных яиц. От
женщины исходило невыносимое зловоние, но король не покинул ее до самой смерти и потом всю долгую дорогу
- от Кракова до Вильны - ехал верхом на лошади, сопровождая гроб с ее телом…
Ф. Жмурко. Зигмунд и Барбара. 1870-е.
Барбара была отравлена в 1551 году, а вскоре Сигизмунд-Август, дважды овдовевший, прогнал от себя и третью
жену Екатерину из дома венских Габсбургов, брак с которой силой навязала ему мать. Но вслед за изгнанием
жены король - в жесточайших попреках! - начал изгонять из Польши и свою мать:
- Только не забудьте забрать и своего любимца Папагоди, которого лучше бы именовать не исцелителем, а
могильщиком…
Заодно с любовником Бона Сфорца вывезла из Польши несметные богатства, награбленные еще при жизни Сигизмунда
Старого. Семья миланских герцогов Сфорца не пожелала видеть экс-королеву в своем Милане, и Бона перебралась
в Бари, где завела пышный двор. Близилось ее шестидесятилетие, но Бона еще мечтала об удовольствиях, для
чего и заботилась о возвращении молодости, над секретом которой немало хлопотал Папагоди в своей тайной
лаборатории. Вскоре, узнав о ее богатствах, испанский король Филипп II выпросил у нее в долг 420 000
золотых дукатов, и Бона охотно отдала их королю, зная, что эти деньги пойдут на искоренение “ереси”,
чтобы жарче разгорались огни инквизиции.
- Мы распалим в Европе такие костры до небес, что даже у ангелов на небесах обуглятся их ноги!
- восклицала она.
После этого, получив личное благословение папы римского, Бона Сфорца собралась нежиться на солнце еще
много-много лет. Был уже конец 1557 года, когда врач Папагоди, веселый и красивый, поднес ей кубок с
эликсиром для омоложения.
Ян Матейко. Отравление Боны. 1859.
- Выпейте, - сказал он нежно. - Глупо принимать ванны из крови невинных девочек, как это делают некоторые
знатные дамы, если вернуть живость юности можно через такой вот декокт, который я приготовил для вас по
самым древним рецептам…
Это был отличный декокт - пополам с ядом. Как тут не воскликнуть: “О tempora, о mores!”
Смерть Боны Сфорца совпала с возникновением Ливонской войны, которую слишком рьяно повел Иван Грозный;
но, вводя свои войска в земли Прибалтики, царь невольно затрагивал интересы и польской короны, а сама
Польша - и даже ее воинственная шляхта - к войне с Россией никак не была готова.
Сигизмунд II Август.
Сигизмунд-Август отмахивался от разговоров о пушках:
- Увы, все пушки заряжаются не порохом, а деньгами…
Он почти слезно умолял банкиров Фуггеров (этих предтечей династии Ротшильдов), чтобы они, мерзавцы, вернули
Польше деньги, вложенные в их банк его матерью, но Фуггеры нагло отрицали наличие вклада. Король обратился
в Мадрид к Филиппу II, чтобы тот, благородный Габсбург, вернул долги матери…
Король Испании даже НЕ ответил королю Польши!
Сигизмунд II Август.
Ливонская война, столь опрометчиво затеянная русским царем, затянулась на многие годы, но Сигизмунд-Август
не помышлял о победах. Отчаясь в жизни, презренный даже для самого себя, король ужасался при мысли, что
остается последним Ягеллоном, и бросился в омут распутства; пьяный, он кричал по ночам:
- Умру, и… кому достанется Речь Посполитая?
Войцех Герсон. Явление Барбары Радзивилл. 1886.
Он окружил себя волхвами, кудесниками и магами. Знаменитый алхимик и чародей пан Твардовский (этот польский
Фауст) окуривал короля синим дымом, и тогда перед ним возникал дух Барбары Радзивилл. Отделясь от стены,
она, почти лучезарная, тянула к нему руки, и король, отбросив чашу с вином, кидался навстречу женщине, а
потом скреб пальцами холодную стенку:
- Не мучай! Приди… еще хоть раз. Вернись…
Ян Матейко. Смерть Сигизмунда II в Кнышине.
Сигизмунд-Август скончался в 1572 году, и, как сообщает наш великолепный историк С. М. Соловьев, он умер
в позорной нищете:
“В казне его не нашлось денег, чтобы заплатить за похороны, не нашлось ни одной золотой цепи, ни одного
даже кольца, которые должно было надеть на покойника”.
После смерти последнего Ягеллона в Польше наступило опасное “бескрулевье”, в котором сразу появилось немало
претендентов на его корону - в том числе хлопотал о ней и русский царь Иван Грозный, вожделевший “почати”
от Екатерины Ягеллонки.
Но в короли поляки избрали парижского вертопраха Генриха Валуа, сына Екатерины Медичи, который,
поразвратничав в Варшаве, однажды ночью бежал из Польши, и новое “бескрулевье” завершилось избранием в
короли Стефана Батория, согласившегося жениться на беззубой старухе Анне Ягеллонке.
Мартин Кобер. Портрет Анны Ягеллонки. 1595.
Неизвестный польский художник конца XVI века. Стефан Баторий. Фрагмент. Около 1576.
А “невеста” русского царя - Екатерина Ягеллонка - стала женою шведского короля Юхана III, и вот они оба,
мужья Ягеллонок, стали побеждать слабую армию Ивана Грозного…
Здесь мне желательно сказать о другом! Ровно через 26 лет после вырождения Ягеллонов безобразно выродилась
на русском престоле и правящая династия Рюриковичей; но, согласитесь, есть что-то общее в том, что эти
династии, когда-то могучие, завершали свой кровавый путь в презренном маразме слабоумия, в пакости самого
гнилостного разврата.
Не вернуться ли нам в древний городок Бари?
Может быть, теперь, когда в нашей стране верующие обретают свободу совести, может быть, повторяю,
возобновятся поездки паломников по местам древнейших христианских святынь, и, может быть, они навестят
и город Бари, где увидят Бону Сфорца, стоящую на коленях поверх гробницы со своими же костями.
В этом случае хотел бы предостеречь, что кланяться перед Боной Сфорца не надо - она не святая!
Эта зловещая дама сделала все, чтобы на земле не осталось Ягеллонов…
Валентин Пикуль. "Последние из Ягеллонов".
Journal information