И рассыпается волна.
Не может сердце жить изменой,
Измены нет: любовь – одна.
Мы негодуем иль играем,
Иль лжем – но в сердце тишина.
Мы никогда не изменяем:
Душа одна – любовь одна.
Однообразно и пустынно,
Однообразием сильна,
Проходит жизнь... И в жизни длинной
Любовь одна, всегда одна.
Лишь в неизменном – бесконечность,
Лишь в постоянном – глубина.
И дальше путь, и ближе вечность,
И всё ясней: любовь одна.
Любви мы платим нашей кровью,
Но верная душа – верна,
И любим мы одной любовью...
Любовь одна, как смерть одна.
1896
ЗИНАИДА ГИППИУС
Лев Бакст. Портрет З. Гиппиус
В брюках она не только на своем знаменитом портрете работы Бакста (оцените контраст:
черный наряд денди, белое жабо и рыжие кудри), но и на многих фотографиях.
Действительно — «оса в человеческий рост» по выражению Андрея Белого. Гиппиус, подобно
романистке Жорж Санд, любила мужские псевдонимы и мужскую одежду, а в любви порой
следовала примеру Сапфо
(что не мешало ей полвека прожить в счастливом браке с Дмитрием Мережковским).
Курила она папиросы с длинным мундштуком — очень неприлично для дамы! На даче Гиппиус
носила штанишки и матросскую блузу, причем соседние дамы и деревенские даже к этому
привыкли. Благодаря этому трансвестизму Гиппиус превращалась в настоящего андрогина,
что давало дополнительное измерение ее стихам.
Себе Гиппиус нравилась безусловно, и этого она не скрывала. Если она носила женские платья,
то «собственного» покроя, обтягивавшие ее тело, как чешуей, либо с какими-то рюшками и
оборочками. Критик Сергей Маковский вспоминал, что, когда ей надоела коса, она изобрела
«прическу, придававшую ей до смешного взлохмаченный вид: разлетающиеся завитки во все
стороны; к тому же было время, когда она красила волосы в рыжий цвет и преувеличенно
румянилась». Губы при этом Гиппиус красила ярко — это тоже было неприлично, и
рассматривала в лорнет гостей. Молодой Есенин впервые явился в ее салон в валенках
(чтобы запомниться). «Что это у вас за гетры?» — окинула она его надменным взглядом.
Эпатаж не прошел — нашла коса на камень.
Я в себе, от себя, не боюсь ничего,
Ни забвенья, ни страсти.
Не боюсь ни унынья, ни сна моего —
Ибо все в моей власти.
Не боюсь ничего и в других, от других;
К ним нейду за наградой;
Ибо в людях люблю не себя... И от них
Ничего мне не надо.
И за правду мою не боюсь никогда,
Ибо верю в хотенье,
И греха не боюсь, ни обид, ни труда...
Для греха — есть прощенье.
Лишь одно, перед чем я навеки без сил, —
Страх последней разлуки.
Я услышу холодное веянье крыл...
Я не вынесу муки.
О Господь мой и Бог! Пожалей, успокой,
Мы так слабы и наги.
Дай мне сил перед Ней, чистоты пред Тобой
И пред жизнью — отваги...
1901
Journal information